Каждый прожитый день приближает нас к весне
Очень-очень старое творение нервической институтки, насколько помню. Я не стала его даже перечитывать перед помещением сюда, поскольку помню, что когда-то оно вызвало у меня огромное море сомнений.
Однако, помня о том, что в этом дневнике я не оцениваю свои произведения, какими бы они ни были, я кидаю его таки на обозрение. Надеюсь, это не испортит мнения обо мне.
читать дальше
День Страшного Суда разочаровал меня. Он был похож на войну.
Все случилось без предупреждения. Древние жрецы, силой своего воображения открывшие эру тысячелетнего страха, ошиблись. Представляю, как были разочарованы они, воскреснув! Куда там моему разочарованию. Никаких всадников, насекомых, фанфар. Никакой торжественности. Апокалипсис не состоялся. Просто в полдень стрелки всех часов на земле вдруг замерли. Поэтому нельзя сказать точно, через какое время после этого на улицах появились первые ангелы,
Возможно, бог не пожелал наблюдать, как мы суетимся, пытаясь замести следы своих последних грехов. Что ж, нам и без того достало унижений в этот День, ибо мало кто не молил о пощаде.
Мало кто. Я, например. Было не страшно. Все равно рай никогда не светил мне. Я вышла из дома, чувствуя лихорадочную удаль и изумительную анархическую свободу: теперь действительно нечего было терять. Раньше у нас не было времени для покаяния, теперь не стало времени самого по себе. Ну и ладно.
Молчаливые ангелы, будто конквистадоры, врывались в дома, разводя стены, как кулисы. Они выгоняли нас наружу, не причиняя боли и не издавая ни звука. Интересно, думала я , они умеют уставать? Если да, то мне жаль их: им пришлось отражать миллионы нападений, выслушивать миллионы ругательств и многословных просьб. В них даже стреляли. Без толку, естественно.
Паникующие толпы текли по тротуарам. Пространство слегка изменилось: никто никого не толкал, и от этого каждый был еще более одинок. Кто-то бежал, не разбирая дороги, падал, свозя кожу на коленях, кто-то двигался, как я, медленно, стараясь ничего не пропустить. Еще бы! Последнее зрелище, последний хлеб. Удивительно, но в этот день любви было столько же, сколько и страха. Люди прощались. Я видела, как в толпе, почти касаясь друг друга лбами и перекрикивая общий заполошный клекот, стояли собеседники. Они говорили друг другу то, чего не сказали бы, если бы жизнь продолжалась. Сейчас они были честны. Я видела забывшихся в поцелуях. Я видела тех, кто ложился на скупую траву и смотрел в небо.
Становилось холодно. Слезы, едва пробежав половину своего пути, делались почти ледяными и их хотелось поскорее сбросить с лица.
Какой0-то незнакомец схватил меня, обнял, словно обвив сетью, и поцеловал в губы. Его пальцы юркнули по моей груди . Он был трезв. Мне совершенно не хотелось быть его последней трапезой, и я оттолкнула незнакомца, ощутив на секунду, как чудовищно громко дребезжит его сердце.
Все мы могли бежать куда угодно, но в итоге выходило, что мы движемся в одном направлении. Мы все это знали, знали, что происходит, и наше знание было совершенно одинаковым. Пространство и вправду изменилось; мир давно растрескался, и хватило бы, пожалуй, даже меньшего толчка, чтобы он рухнул. Понятия “далеко” и “близко” испарились из памяти. Как бы банально это ни звучало, но мы шли к той точке, которая находилась везде и нигде определенно. Где бы ты ни жил, оказалось, что до зала суда идти одинаково недалеко. Меня это устраивало - не было времени истратить задор и испугаться.
Я шла, зажав уши ладонями, потому как шума было предостаточно. Нарастал холод, хотя солнце старалось вовсю. Его неуместный свет был похож на хохот сумасшедшего.
Чего мне хотелось? Чтобы все это поскорее закончилось. Хоть и было очень любопытно увидеть невиданное. Еще меня интересовало, что будет после. И чуть-чуть было жаль, что мне так и не довелось отведать обычной земной смерти, ведь я столько слышала о ней...
И вот я пришла. Это была конечная точка пространственного раскола. Здесь парил холодный замок, весь укутанный в марево. Его стены вобрали в себя три цвета: белый, черный и все степени серого. Огромные черно-белые витражи изображали пейзажи, невиданные на земле. Ворота замка были отверсты, они поглощали людей. Прищурившись на солнце в последний раз, я тоже стала их пищей.
Под исполинскими сводами стоял нестерпимый шум. Люди вливались в зал, размеры которого не одолеет никакое преувеличение. Чудовищный. Посреди стоял могучий мраморный стол. За столом сидел бог. Один за таким огромным столом! За спиной бога мерцала уходящая ввысь лестница. Она ни на чем не держалась, висела в воздухе и лишь чуть-чуть, как балерина пальцами ноги, касалась пола нижней ступенькой. Верх лестницы терялся из виду где-то неописуемо высоко. Конечно же, она могла вести только в рай.
По моим представлениям, она должна была бы выглядеть величественнее.
По ступеням поднимались люди. Бегом. Почти все- бегом. Они спасались от кошмара, для них суд уже остался позади. Они были похожи на беженцев из зоны бомбежек.
Перед мраморным столом в полу чернел колодец Узкий, гулкий, жуткий. Из него поднимались обрывки морозного пара и, словно щупальца, высовывались сквозняки. Вокруг стояли ангелы, которые бесстрастно сталкивали заходящихся в ужасе осужденных в голодную дыру. Я думаю, ни у кого из нас не возникало сомнений в том, куда она вела.
Мельком я подумал, что выражение “жарко, как в аду”, оказывается, всегда имело совершенно противоположный смысл. По всей видимости, в преисподней царил холод. Мне еще предстояло, впрочем, убедиться в этом на собственном опыте.
Сколько слез текло! Кто-то пытался сбежать из зала суда, но изнутри выхода уже не было: на месте врат уверенно возвышалась стена. Ангелы, как полиция, сдерживали толпу. Они по одному выдергивали подсудимых из массы и вели пред очи господа. Либо тащили пред очи, дерущихся, падающих с ног. Бог смотрел. Всего секунду. Потом оправданный или приговоренный отправлялся в уготованную ему вечность.
Ангелы были не жестоки, но всесильны, и сопротивление, конечно же, оказывалось бесполезным. Все происходило быстро. Еще бы, ведь на нас всех требовалось хотя бы шесть миллиардов секунд, и им не хотелось растягивать процедуру еще больше.
Так что я так и не успела испугаться: очень скоро настала моя очередь. Ангел взял меня за запястье м повел за собой. Его пальцы с ногтями из хрусталя были удивительно длинными. Незаметно я погладила его крыло. На ладони осталось какое-то странное ощущение напоминающее вкус мяты.
Как только я выступила вперед, почти все звуки вдруг исчезли. Я продолжала слышать лишь шаги, свои и ангела. И видела лишь одно - лицо бога, туманный лик со звездами в бровях и аскетическими губами. В зрачках господа, под ясной поверхностью, кажется, проступал знак переплетенных Инь и ЯНЬ, хотя я не была уверена в этом полностью. Мне пришло в голову, что, возможно, каждый из нас видит его по-разному, и теперь оправданные будут вечно спорить в раю о том, как выглядит на самом деле бог. Если в раю дозволено спорить.
Я смотрела на лик божий во все глаза. Можно сказать, глазела. Так вод кому я надоедала своими невольными просьбами!
Ангел заставил меня остановится перед столом, а сам отошел в сторону. Мне показалось, чуть поспешно, словно опасался оказаться на линии огня. Что ж, верно, потому что взгляд бога был хуже огня. Он, этот взгляд, за единое мгновение вобрал всю меня. Я почувствовала, как мою душу разглядывают на просвет, и мгновенная агония вынудила меня оскалиться. Это было хуже, чем боль. Хорошо, что длилось всего мгновение. Бог повернулся к ангелам и слегка кивнул. Мое сердце колотилось, как кусок кровельной жести на диком ветру. Я боялась холода. Очень
И вдруг ангел причинил мнем мое последнее земное удивление, подтолкнув к мерцающей лестнице. Я с изумлением глянула на господа. Меня вели в рай? Вся моя решительность и бесшабашность как-то сразу надломились. Это было похоже на посттравматический шок. Сгорбившись, подгоняемая ангелом, я стала на первую ступень.
Новое чувство пронизало меня. Я перестала принадлежать этому миру. В один момент я внезапно обрела знание тех вещей, которые обычно закрыты от человеческого сознания. И страдание ударило меня.
Я судорожно оглянулась, взгляд мой, словно волк, заметался по собору. Я слушала свою душу, пытаясь уловить тот слабый сигнал, что всегда связывал меня с человеком , которого я люблю. Эту связь, эту ноющую ноту, я ощущала постоянно с того мига, когда увидела возлюбленного моего в первый раз. И сейчас она исчезла. Всем существом своим я почувствовала, что произошло. Единым взглядом я охватила все человечество и нашла того, кого искала. И сердца не стало во мне.
Ибо был он среди ввергнутых в ад.
Вскрикнув, я рванулась обратно. Ангелы не пытались удержать меня; могу поспорить, им с самого начала не отдали такого приказа - задерживать бегущих прочь от лестницы. Еще бы! Прочь от Лестницы в Небо - это укладывалось в рамки разве что случайного фактора, который невозможно заранее предугадать. Мне это было только на руку.
Я метнулась пред божьи очи, опередив очередного подсудимого. Мне было трудно, еще как трудно, снова нанизать себя на этот взгляд, но другого выхода не существовало.
-Нет. - Слово вырвалось из меня, будто из-под горного завала. - Без него не пойду. Карай.
Бог выпрямился в своем холодном каменном кресле. Его взгляд стал совсем непереносимым, он прижимал меня к величественному полу, выворачивал внутренности, и я пала на колени, охватив руками живот. Пот, слюна и слезы текли по моему лицу. Сейчас меня разорвет на куски. И никакой красоты не будет в моей смерти.
Я скорчилась на гладких плитах, я - живая дилемма. Я чувствовала - он озадачен: оправдать осужденного или низвергнуть в ад оправданную? И то, и другое противоречило его жесткой концепции. Неужели мое неповиновение - недостаточный грех?..
Он думал.
Я билась в агонии.
Иди. Спускайся. -Сказал, наконец, он. Голос бога напоминал шум огромной океанской раковины. - Выведешь его - впущу обоих, нет - останешься там. Навсегда.
Он отвел взгляд и позволил мне встать. Ангел увлек меня к краю ямы. Холод полоснул по ногам. Дна у ямы не было. Я закричала от ужаса, когда ангел толкнул меня в спину и тьма с радостью сомкнулась над моей головой.
Я падала. Летела вниз по узкой шахте с гладкими стенами, все быстрее и быстрее. Падение длилось очень долго, у меня хватило бы времени схватить с полки банку из-под апельсинового варенья и даже засунуть ее в шкаф. Снизу поднимался тусклый зимний свет. И дикий, неназываемый холод.
Шахта оборвалась внезапно, и на секунду мне показалось, что я падаю с неба. Я летела в пространстве, заполненном облачным сизым светом, и бесконечная равнина надвигалась на меня снизу. Инстинкт самосохранения вопил, что я разобьюсь, но разум лишь нервно хихикал над этим.
Падение закончилось. Я упала на страшную перину из глубокого жесткого снега.
Холод объял меня. Он превышал все мои прежние представления о холоде. Мое тело застыло. Костный мозг превратился в лед. Только где-то внутри, под ребрами, трепыхалось упрямое тепло, как раз столько, чтобы заставлять жить и двигаться. Вместе с холодом на меня навалилась и невероятная тоска, какой не испытывал в своей земной жизни ни один человек. Ее нельзя было испытать на земле, она царила только здесь, и она была - ад. Весь горький опыт мира казался рядом с ней пустячнее порезанного пальца. У меня оставалась лишь надежда. Каково же было тем, кто оказался здесь без нее?..
Все мои желания исчезли - одна лишь тоска и холод. Если бы вдруг у меня отобрали еще и память, и я забыла, зачем меня ввергли сюда, я не заставила бы себя двигаться. Но я помнила. И это обязало меня подняться.
Я осмотрелась. Здесь не было линии горизонта. Повсюду виднелся лишь снег, снег, снег. Мое дыхание падало к ногам ледяными комками. Лед моментально нарастал на поверхности глазных яблок и ломался при движениях век. От слез он почти не таял. Сами слезы застывали на щеках прозрачными дорожками и впивались в кожу. Было страшно.
По равнине бродили силуэты. Я смотрела на них и знала - это люди не видят друг друга. Каждый из осужденных приговорен оставаться со своей карой один на один. Навечно. Без надежды на смерть, распинаемые холодом и одиночеством. Навечно. Без иллюзий, без утешения. Нав...
Я заставила себя сделать шаг. Я должна была найти того, за кем пришла. Я снова чувствовала его. Он боролся. Я побрела по колено в снегу, мысленно твердя его имя. Шаг - слог, шаг - слог. Осужденные проходили мимо меня, обгладываемые холодом зомби с искаженными лицами. Я старалась не смотреть на них. Мне было ясно, что за них бесполезно молиться. Я слышала стоны и плач.
Я выдержу. Мне нужно лишь выйти отсюда.
Осужденные, кажется, могли видеть меня, ведь я не принадлежала аду и явно отличалась от них. Я сталкивалась с ними взглядами, в душах некоторых читалась непокорность, и от этого мне делалось еще страшнее. Они не желали сдаваться. И я, бунтующее творение, не могла не восхищаться ими.
Я шла, спотыкаясь, падая в снег, поднимаясь. От дрожи звенели мои заиндевевшие волосы. По равнине гулял твердый ветер. Когда он бился в мою грудь, как молот, мое сердце становилось совсем маленьким. Но - я шла. Шаг - слог. Шаг - слог. Я выла, не размыкая губ, чтобы не впустить холод в себя. Я гибла. Тоска хоронила меня. Но я шла, ощупью отыскивая теплую нить, протянутую от меня к нему.
Истекла тысяча шагов, когда я, наконец, нашла его. П паника и ярость при виде его страданий на мгновение согрели мое тело. Он стоял на коленях в колючем снегу. Стиснув зубы и закрыв глаза. Так он собирал воедино остатки своих разметанных сил. Он все еще боролся. Ветер рвал его. Бил. Но он не издавал ни звука. Пока он еще мог молчать. Ничего другого я и не ожидала увидеть.
Я опустилась в снег рядом с ним и позвала, словно пытаясь разбудить. Лед в один миг сковал мой язык, обратив слюну в стекло. Я звала его снова и снова, но безуспешно. Он пребывал в аду, и я не могла войти в его одиночество. Только лишь закричав на пределе сил, я заставила его открыть глаза. Он смотрел на меня, не узнавая. Его остановившийся, одурманенный взгляд лишил меня рассудка. По секундному наитию я отыскала в снегу пластинку ломкого льда и острым краем полоснула себя по запястью. Кровь потекла очень медленно, на этом диком холоде она дымилась, как пламя. Когда я прикасалась к тому, кого хотела спасти, он вздрагивал от боли, потому что мои слишком теплые пальцы обжигали его. Моя кровь опалила ему губы, но я заставила его выпить несколько капель. И осознание стало медленно возвращаться к нему.
- Идем. - Прокричала я. Это закончится. Терпи.
Почти силой я заставила его - снова заставила- встать. Отчаяние и страх разожгли во мне горячечную мощь. Ее не могло хватить надолго, но что мне оставалось, кроме как надеяться на удачу?..
Я повела его за руку, как ребенка. Я гнала его, кричала : “Встать!”, когда он без дыхания замирал на снегу. Во мне не осталось больше ничего, кроме тоски и потребности двигаться вперед. Я теряла кровь, я с ней и тепло. Слезы превратили мое лицо в ледяную маску.
Но он - он страдал воистину страшно. Я взломала древний закон ада, нарушила одиночество осужденного, более того - я собиралась забрать у ада его жертву. И ад словно спешил обрушить на эту жертва все причитавшееся разом. Я ничем не могла облегчить муки моего Мастера, могла лишь вести его. Я не знала, что помогает ему выносить это, но он шел. Воля поддерживала его даже без участия сознания. Несколько раз я снова кормила его своей кровью, как пеликан детеныша. Я не знала, куда надо идти, в какой-то момент я перестала понимать, зачем, но мы шли. В конце концов у меня будто бы не стало тела.
Мы шли. Мы шли. Мы шли. Мы шли. И ад следовал за нами. Все горькое, что только могло быть спрятанным в нашей памяти и воображении, бушевало теперь на поверхности, обострившись тысячекратно. Отчаяние, боль, потеря, война, насилие, обида, пытка, детоубийство, пожирание трупов, могилы матерей, сожжение, страх, болезнь, бессилие унижение, казнь. Самое крошечное из неприятных воспоминаний превратилось в неизбывное горе.
Бог сказал: “Выведи его”. Но откуда же мне знать, где выход, есть ли он вообще и , если есть, кто охраняет его?!...
Вот она, высшая мера за мятеж. Я останусь здесь навсегда, и мы будем идти вечно, потому что у меня есть то, чего нет ни у кого из осужденных - надежда. И я никогда не смогу просто упасть и отдаться страданиям: надежда все равно будет гнать меня вперед даж6е тогда, когда мне станет ясно, что ее уже нет. Я не смогу остановиться.
Это длилось, длилось. Я вела его. Белесый свет мешал видеть, но через какое-то время я поняла, что долина, которую мы одолеваем, сужается. С обеих сторон угадывались рослые скалы, навевающие клаустрофобию. Ветер озверел, словно боялся быть пойманным в этом ущелье. Снег сек. Моя живая теплая кровь все текла, и порывы моментально уносили капли, достигшие кончиков пальцев. Будто бы отрывали билеты. Скалы подходили все ближе и ближе друг к другу. Они раздавят нас, как Сцилла и Харибда. Мы шли.
Когда я увидела то место, где скалы смыкались, то решила, что мы в тупике. Ветер отступил немного, здесь ему просто не было места для разбега. Я упрямо двигалась вперед, чтобы коснуться рукой глухой стены, а потом повернуть назад м продолжить путь. Я ведь должна была убедиться, что сюда мы шли совершенно напрасно.
Но скалы не смыкались. Я не могла испытывать радости; просто собрала всю свою оставшуюся ясность сознания, чтобы поверить в то, что я действительно вижу это. Между скалами изломанная трещина. Сквозь нее проникал совершенно другой свет.
Врата
Черный ход.
Выйти - возможно.
Уверенность в этом открылась как-то моментально, сама собой. Наверное, я бы рванулась вперед, если б у меня были силы. Но их не было. И это, скорее всего, спасло нас, потому что я успела заметить Привратника.
Выход из ада существовал. На самых задворках, разлом в скалах, символ милосердия божьего. Мое сверхчувственное восприятие, обретенное на первой ступени лестницы в небеса, подсказывало, что если, благодаря редчайшему совпадению случайностей, осужденный вырывался отсюда, его миловали. Такое чудо было почти невероятным, но в этом “почти” заключалась вся моя любовь к богу. Это могло произойти хотя бы в принципе.
Точнее, могло происходить до сих пор. Трещина зарастала. Вокруг нее на плоти камня виднелся белый, широкий уже, рубец. К вечеру сегодняшнего дня она должна была закрыться полностью. Я предпочла не раздумывать над тем. Насколько это справедливо.
Разумеется, эту дверцу не могли оставить без охраны. Надежной охраны. Движение у подножья скалы я заметила очень вовремя. Еще шаг - и... Не знаю, что было бы дальше. Не знаю, что Привратник вообще мог сделать с беглецами из ада, людьми, которые уже испытали смерть и дикие муки. И не желаю знать. Никогда.
Из волн жесткого снега навстречу нам, как кобра, поднялся огромный белый цветок. На долю мига замер, потом резко качнулся вперед. Длины его стебля - хоть этот стебель и был выше того тополя, что когда-то рос у моего дома - не хватило, чтобы добраться до нас. Привратник вытянулся на снегу. Его лепестки, большие, как лодки, издавали, вопреки ветру, тревожный аромат. Внутри нежной чашечки виднелся щетинистый зев. Этот зев, да еще инстинкт жертвы, моментально подсказали мне, что цветок плотояден подобно некоторым тропическим растениям. Мускулистые лепестки дрожали в напряжении. Он смотрел на нас. Он ждал. Он был жаден. Привратник “видел” нас, ориентируясь на наше слабое тепло. Мы сделали шаг в сторону - чашечке тут же повернулась и снова нацелилась на нас. Корни цветка уходили куда-то под лютый снег прямо у расщелины.
Безысходность и наитие. Безысходность и наитие - снова они были нашей последней надеждой. Они не дали мне раздумывать ни секунды.
Мое распахнутое запястье все еще кровило. Упав на четвереньки, я стала лихорадочно собирать снег в пухлый ком. Снежинки, намертво разобщенные холодом, я склеивала кровью. Я поливала ею мохнатый сноп снега, как шарик мороженого шоколадным соусом. Через какое-то время у моих ног лежал большой жуткий снежок, покрытый розовым панцирем. Надо было действовать быстро. Я только надеялась, что у моего спасаемого грешника достанет сил это понять и исполнить.
Я взяла его за руку и снова повела за собой. Прямо к цветку. Другой рукой я прижимала к груди твердый ледяной шар. Это было наше единственное оружие, единственный шанс. Если оно не сработает, то и эти шаги станут нашими последними шагами.
Стебель Привратника трепетал, как струна. Мы подошли совсем близко, белый зев вибрировал, может быть, в метре над нашими головами. “Глотка” цветка представляла собой тесную дыру, ведущую внутрь стебля. Наверное, когда он поглощает, еще живая пища скатывается вглубь шевелящимся комом, как крыса по пищеводу змеи. Обеими руками я подняла свои снежный клубок над головой и, изо всех сил размахнувшись, отбросила как можно дальше в сторону. Мне очень хотелось мысленно помолиться, но за последние несколько часов я что-то разуверилась в молитвах.
Шар описал дугу и тяжко бухнулся оземь. Привратник, привлеченный запахом крови, а, может быть, просто движением, неважно, метнулся за ним. А мы, вложив все, что еще осталось у нас, в эти несколько союзных секунд, бросились к трещине. Хотя бросились - слишком легкое слово. Выворачиваясь наизнанку, мы карабкались сквозь снег; свет вытекал из трещины, свет, наша награда. Кажется, мы кричали.
Уже протискиваясь сквозь зараставший разлом, я оглянулась. Цветок все еще рылся носом в снегу в поисках вкусного лакомства. Основание его стебля находилось совсем рядом, и я увидела, что оно покрыто пестрой собачьей шерстью.
Шаг - и мы ухнули в темноту. Мы не падали, мы словно застыли в ее толще. Темнота казалась огромной. Что-то двигалось в ней, и это что-то было древнее, чем звезды. Последнее в этот День озарение дало мне знать, что сейчас мы находимся там, где ждут своего часа еще не оформившиеся мысли и желания. Пространство не проявленной воли - так я назвала бы это, если бы у меня еще оставались тогда силы подбирать имена.
...Первым стал слепящий свет. Вторым - ощущение земли под ногами. Третьим - шокирующее тепло, которое охватило нас, как пламя. Когда зрение вернулось, мы обнаружили себя стоящими на пустой улице, где уже не осталось ни одного человека. Неподалеку на занозистом ящике сидел усталый ангел. Судя по всему, он ждал нас, потому что, как только мы обрели разум, встал, призывно махнул рукой и пошел прочь. Мы последовали за ним. Улицы вокруг были абсолютно безлюдны, на дорогах, как больные птицы, стояли, раскинув крылья в стороны, автомобили. Везде валялись вещи. Совсем недавно многие из них представляли какую-то ценность, теперь они превратились проста в мусор. Так странно было не слышать никаких звуков!.. Мы шли недолго. В мире оставался только один маршрут, одинаково короткий для всех: в итоге мы оказались все перед тем же трехцветным дворцом. Поток людей, вливавшийся в ворота, заметно ослаб, День близился к вечеру. Мы вошли в шумный зал и ангел провел нас к знакомому мраморному столу.
Бог едва глянул на нас. И отлично, потому что сейчас, когда в моих венах почти не осталось крови, я не выдержала бы его взгляда. Мы стали для него своеобразной передышкой. Некоторое время судия размышлял о чем-то, уткнувшись взглядом в стол и машинально щелкая пальцами. Несколько раз меж священных перстов , как искры, проскочили маленькие, яркие, пушистые галактики. Затем бог кивком приказал нам идти к лестнице, и наш ангел проводил нас. По пути он небрежно мазнул краем рукава по моему многострадальному запястью, и рана исчезла.
Мы ступили на лестницу. Последние клочья адской тоски развеялись. Я не знаю, что ждет нас там, наверху, говорят, вечное блаженство, но нам еще предстоит это выяснить. Я знаю одно - теперь я действительно это знаю.
Есть тупики. Есть ужас. Наверное, есть блаженство. И есть забвение, которое либо болью, либо восторгом может заставить тебя отказаться от чего-то, что тебе дорого. Но существуют также вещи, которые находятся вне власти забвения, выше которых нет ничего. И сейчас, поднимаясь по Лестнице в Небо, я несу с собой полное сердце.
Однако, помня о том, что в этом дневнике я не оцениваю свои произведения, какими бы они ни были, я кидаю его таки на обозрение. Надеюсь, это не испортит мнения обо мне.
читать дальше
День Страшного Суда разочаровал меня. Он был похож на войну.
Все случилось без предупреждения. Древние жрецы, силой своего воображения открывшие эру тысячелетнего страха, ошиблись. Представляю, как были разочарованы они, воскреснув! Куда там моему разочарованию. Никаких всадников, насекомых, фанфар. Никакой торжественности. Апокалипсис не состоялся. Просто в полдень стрелки всех часов на земле вдруг замерли. Поэтому нельзя сказать точно, через какое время после этого на улицах появились первые ангелы,
Возможно, бог не пожелал наблюдать, как мы суетимся, пытаясь замести следы своих последних грехов. Что ж, нам и без того достало унижений в этот День, ибо мало кто не молил о пощаде.
Мало кто. Я, например. Было не страшно. Все равно рай никогда не светил мне. Я вышла из дома, чувствуя лихорадочную удаль и изумительную анархическую свободу: теперь действительно нечего было терять. Раньше у нас не было времени для покаяния, теперь не стало времени самого по себе. Ну и ладно.
Молчаливые ангелы, будто конквистадоры, врывались в дома, разводя стены, как кулисы. Они выгоняли нас наружу, не причиняя боли и не издавая ни звука. Интересно, думала я , они умеют уставать? Если да, то мне жаль их: им пришлось отражать миллионы нападений, выслушивать миллионы ругательств и многословных просьб. В них даже стреляли. Без толку, естественно.
Паникующие толпы текли по тротуарам. Пространство слегка изменилось: никто никого не толкал, и от этого каждый был еще более одинок. Кто-то бежал, не разбирая дороги, падал, свозя кожу на коленях, кто-то двигался, как я, медленно, стараясь ничего не пропустить. Еще бы! Последнее зрелище, последний хлеб. Удивительно, но в этот день любви было столько же, сколько и страха. Люди прощались. Я видела, как в толпе, почти касаясь друг друга лбами и перекрикивая общий заполошный клекот, стояли собеседники. Они говорили друг другу то, чего не сказали бы, если бы жизнь продолжалась. Сейчас они были честны. Я видела забывшихся в поцелуях. Я видела тех, кто ложился на скупую траву и смотрел в небо.
Становилось холодно. Слезы, едва пробежав половину своего пути, делались почти ледяными и их хотелось поскорее сбросить с лица.
Какой0-то незнакомец схватил меня, обнял, словно обвив сетью, и поцеловал в губы. Его пальцы юркнули по моей груди . Он был трезв. Мне совершенно не хотелось быть его последней трапезой, и я оттолкнула незнакомца, ощутив на секунду, как чудовищно громко дребезжит его сердце.
Все мы могли бежать куда угодно, но в итоге выходило, что мы движемся в одном направлении. Мы все это знали, знали, что происходит, и наше знание было совершенно одинаковым. Пространство и вправду изменилось; мир давно растрескался, и хватило бы, пожалуй, даже меньшего толчка, чтобы он рухнул. Понятия “далеко” и “близко” испарились из памяти. Как бы банально это ни звучало, но мы шли к той точке, которая находилась везде и нигде определенно. Где бы ты ни жил, оказалось, что до зала суда идти одинаково недалеко. Меня это устраивало - не было времени истратить задор и испугаться.
Я шла, зажав уши ладонями, потому как шума было предостаточно. Нарастал холод, хотя солнце старалось вовсю. Его неуместный свет был похож на хохот сумасшедшего.
Чего мне хотелось? Чтобы все это поскорее закончилось. Хоть и было очень любопытно увидеть невиданное. Еще меня интересовало, что будет после. И чуть-чуть было жаль, что мне так и не довелось отведать обычной земной смерти, ведь я столько слышала о ней...
И вот я пришла. Это была конечная точка пространственного раскола. Здесь парил холодный замок, весь укутанный в марево. Его стены вобрали в себя три цвета: белый, черный и все степени серого. Огромные черно-белые витражи изображали пейзажи, невиданные на земле. Ворота замка были отверсты, они поглощали людей. Прищурившись на солнце в последний раз, я тоже стала их пищей.
Под исполинскими сводами стоял нестерпимый шум. Люди вливались в зал, размеры которого не одолеет никакое преувеличение. Чудовищный. Посреди стоял могучий мраморный стол. За столом сидел бог. Один за таким огромным столом! За спиной бога мерцала уходящая ввысь лестница. Она ни на чем не держалась, висела в воздухе и лишь чуть-чуть, как балерина пальцами ноги, касалась пола нижней ступенькой. Верх лестницы терялся из виду где-то неописуемо высоко. Конечно же, она могла вести только в рай.
По моим представлениям, она должна была бы выглядеть величественнее.
По ступеням поднимались люди. Бегом. Почти все- бегом. Они спасались от кошмара, для них суд уже остался позади. Они были похожи на беженцев из зоны бомбежек.
Перед мраморным столом в полу чернел колодец Узкий, гулкий, жуткий. Из него поднимались обрывки морозного пара и, словно щупальца, высовывались сквозняки. Вокруг стояли ангелы, которые бесстрастно сталкивали заходящихся в ужасе осужденных в голодную дыру. Я думаю, ни у кого из нас не возникало сомнений в том, куда она вела.
Мельком я подумал, что выражение “жарко, как в аду”, оказывается, всегда имело совершенно противоположный смысл. По всей видимости, в преисподней царил холод. Мне еще предстояло, впрочем, убедиться в этом на собственном опыте.
Сколько слез текло! Кто-то пытался сбежать из зала суда, но изнутри выхода уже не было: на месте врат уверенно возвышалась стена. Ангелы, как полиция, сдерживали толпу. Они по одному выдергивали подсудимых из массы и вели пред очи господа. Либо тащили пред очи, дерущихся, падающих с ног. Бог смотрел. Всего секунду. Потом оправданный или приговоренный отправлялся в уготованную ему вечность.
Ангелы были не жестоки, но всесильны, и сопротивление, конечно же, оказывалось бесполезным. Все происходило быстро. Еще бы, ведь на нас всех требовалось хотя бы шесть миллиардов секунд, и им не хотелось растягивать процедуру еще больше.
Так что я так и не успела испугаться: очень скоро настала моя очередь. Ангел взял меня за запястье м повел за собой. Его пальцы с ногтями из хрусталя были удивительно длинными. Незаметно я погладила его крыло. На ладони осталось какое-то странное ощущение напоминающее вкус мяты.
Как только я выступила вперед, почти все звуки вдруг исчезли. Я продолжала слышать лишь шаги, свои и ангела. И видела лишь одно - лицо бога, туманный лик со звездами в бровях и аскетическими губами. В зрачках господа, под ясной поверхностью, кажется, проступал знак переплетенных Инь и ЯНЬ, хотя я не была уверена в этом полностью. Мне пришло в голову, что, возможно, каждый из нас видит его по-разному, и теперь оправданные будут вечно спорить в раю о том, как выглядит на самом деле бог. Если в раю дозволено спорить.
Я смотрела на лик божий во все глаза. Можно сказать, глазела. Так вод кому я надоедала своими невольными просьбами!
Ангел заставил меня остановится перед столом, а сам отошел в сторону. Мне показалось, чуть поспешно, словно опасался оказаться на линии огня. Что ж, верно, потому что взгляд бога был хуже огня. Он, этот взгляд, за единое мгновение вобрал всю меня. Я почувствовала, как мою душу разглядывают на просвет, и мгновенная агония вынудила меня оскалиться. Это было хуже, чем боль. Хорошо, что длилось всего мгновение. Бог повернулся к ангелам и слегка кивнул. Мое сердце колотилось, как кусок кровельной жести на диком ветру. Я боялась холода. Очень
И вдруг ангел причинил мнем мое последнее земное удивление, подтолкнув к мерцающей лестнице. Я с изумлением глянула на господа. Меня вели в рай? Вся моя решительность и бесшабашность как-то сразу надломились. Это было похоже на посттравматический шок. Сгорбившись, подгоняемая ангелом, я стала на первую ступень.
Новое чувство пронизало меня. Я перестала принадлежать этому миру. В один момент я внезапно обрела знание тех вещей, которые обычно закрыты от человеческого сознания. И страдание ударило меня.
Я судорожно оглянулась, взгляд мой, словно волк, заметался по собору. Я слушала свою душу, пытаясь уловить тот слабый сигнал, что всегда связывал меня с человеком , которого я люблю. Эту связь, эту ноющую ноту, я ощущала постоянно с того мига, когда увидела возлюбленного моего в первый раз. И сейчас она исчезла. Всем существом своим я почувствовала, что произошло. Единым взглядом я охватила все человечество и нашла того, кого искала. И сердца не стало во мне.
Ибо был он среди ввергнутых в ад.
Вскрикнув, я рванулась обратно. Ангелы не пытались удержать меня; могу поспорить, им с самого начала не отдали такого приказа - задерживать бегущих прочь от лестницы. Еще бы! Прочь от Лестницы в Небо - это укладывалось в рамки разве что случайного фактора, который невозможно заранее предугадать. Мне это было только на руку.
Я метнулась пред божьи очи, опередив очередного подсудимого. Мне было трудно, еще как трудно, снова нанизать себя на этот взгляд, но другого выхода не существовало.
-Нет. - Слово вырвалось из меня, будто из-под горного завала. - Без него не пойду. Карай.
Бог выпрямился в своем холодном каменном кресле. Его взгляд стал совсем непереносимым, он прижимал меня к величественному полу, выворачивал внутренности, и я пала на колени, охватив руками живот. Пот, слюна и слезы текли по моему лицу. Сейчас меня разорвет на куски. И никакой красоты не будет в моей смерти.
Я скорчилась на гладких плитах, я - живая дилемма. Я чувствовала - он озадачен: оправдать осужденного или низвергнуть в ад оправданную? И то, и другое противоречило его жесткой концепции. Неужели мое неповиновение - недостаточный грех?..
Он думал.
Я билась в агонии.
Иди. Спускайся. -Сказал, наконец, он. Голос бога напоминал шум огромной океанской раковины. - Выведешь его - впущу обоих, нет - останешься там. Навсегда.
Он отвел взгляд и позволил мне встать. Ангел увлек меня к краю ямы. Холод полоснул по ногам. Дна у ямы не было. Я закричала от ужаса, когда ангел толкнул меня в спину и тьма с радостью сомкнулась над моей головой.
Я падала. Летела вниз по узкой шахте с гладкими стенами, все быстрее и быстрее. Падение длилось очень долго, у меня хватило бы времени схватить с полки банку из-под апельсинового варенья и даже засунуть ее в шкаф. Снизу поднимался тусклый зимний свет. И дикий, неназываемый холод.
Шахта оборвалась внезапно, и на секунду мне показалось, что я падаю с неба. Я летела в пространстве, заполненном облачным сизым светом, и бесконечная равнина надвигалась на меня снизу. Инстинкт самосохранения вопил, что я разобьюсь, но разум лишь нервно хихикал над этим.
Падение закончилось. Я упала на страшную перину из глубокого жесткого снега.
Холод объял меня. Он превышал все мои прежние представления о холоде. Мое тело застыло. Костный мозг превратился в лед. Только где-то внутри, под ребрами, трепыхалось упрямое тепло, как раз столько, чтобы заставлять жить и двигаться. Вместе с холодом на меня навалилась и невероятная тоска, какой не испытывал в своей земной жизни ни один человек. Ее нельзя было испытать на земле, она царила только здесь, и она была - ад. Весь горький опыт мира казался рядом с ней пустячнее порезанного пальца. У меня оставалась лишь надежда. Каково же было тем, кто оказался здесь без нее?..
Все мои желания исчезли - одна лишь тоска и холод. Если бы вдруг у меня отобрали еще и память, и я забыла, зачем меня ввергли сюда, я не заставила бы себя двигаться. Но я помнила. И это обязало меня подняться.
Я осмотрелась. Здесь не было линии горизонта. Повсюду виднелся лишь снег, снег, снег. Мое дыхание падало к ногам ледяными комками. Лед моментально нарастал на поверхности глазных яблок и ломался при движениях век. От слез он почти не таял. Сами слезы застывали на щеках прозрачными дорожками и впивались в кожу. Было страшно.
По равнине бродили силуэты. Я смотрела на них и знала - это люди не видят друг друга. Каждый из осужденных приговорен оставаться со своей карой один на один. Навечно. Без надежды на смерть, распинаемые холодом и одиночеством. Навечно. Без иллюзий, без утешения. Нав...
Я заставила себя сделать шаг. Я должна была найти того, за кем пришла. Я снова чувствовала его. Он боролся. Я побрела по колено в снегу, мысленно твердя его имя. Шаг - слог, шаг - слог. Осужденные проходили мимо меня, обгладываемые холодом зомби с искаженными лицами. Я старалась не смотреть на них. Мне было ясно, что за них бесполезно молиться. Я слышала стоны и плач.
Я выдержу. Мне нужно лишь выйти отсюда.
Осужденные, кажется, могли видеть меня, ведь я не принадлежала аду и явно отличалась от них. Я сталкивалась с ними взглядами, в душах некоторых читалась непокорность, и от этого мне делалось еще страшнее. Они не желали сдаваться. И я, бунтующее творение, не могла не восхищаться ими.
Я шла, спотыкаясь, падая в снег, поднимаясь. От дрожи звенели мои заиндевевшие волосы. По равнине гулял твердый ветер. Когда он бился в мою грудь, как молот, мое сердце становилось совсем маленьким. Но - я шла. Шаг - слог. Шаг - слог. Я выла, не размыкая губ, чтобы не впустить холод в себя. Я гибла. Тоска хоронила меня. Но я шла, ощупью отыскивая теплую нить, протянутую от меня к нему.
Истекла тысяча шагов, когда я, наконец, нашла его. П паника и ярость при виде его страданий на мгновение согрели мое тело. Он стоял на коленях в колючем снегу. Стиснув зубы и закрыв глаза. Так он собирал воедино остатки своих разметанных сил. Он все еще боролся. Ветер рвал его. Бил. Но он не издавал ни звука. Пока он еще мог молчать. Ничего другого я и не ожидала увидеть.
Я опустилась в снег рядом с ним и позвала, словно пытаясь разбудить. Лед в один миг сковал мой язык, обратив слюну в стекло. Я звала его снова и снова, но безуспешно. Он пребывал в аду, и я не могла войти в его одиночество. Только лишь закричав на пределе сил, я заставила его открыть глаза. Он смотрел на меня, не узнавая. Его остановившийся, одурманенный взгляд лишил меня рассудка. По секундному наитию я отыскала в снегу пластинку ломкого льда и острым краем полоснула себя по запястью. Кровь потекла очень медленно, на этом диком холоде она дымилась, как пламя. Когда я прикасалась к тому, кого хотела спасти, он вздрагивал от боли, потому что мои слишком теплые пальцы обжигали его. Моя кровь опалила ему губы, но я заставила его выпить несколько капель. И осознание стало медленно возвращаться к нему.
- Идем. - Прокричала я. Это закончится. Терпи.
Почти силой я заставила его - снова заставила- встать. Отчаяние и страх разожгли во мне горячечную мощь. Ее не могло хватить надолго, но что мне оставалось, кроме как надеяться на удачу?..
Я повела его за руку, как ребенка. Я гнала его, кричала : “Встать!”, когда он без дыхания замирал на снегу. Во мне не осталось больше ничего, кроме тоски и потребности двигаться вперед. Я теряла кровь, я с ней и тепло. Слезы превратили мое лицо в ледяную маску.
Но он - он страдал воистину страшно. Я взломала древний закон ада, нарушила одиночество осужденного, более того - я собиралась забрать у ада его жертву. И ад словно спешил обрушить на эту жертва все причитавшееся разом. Я ничем не могла облегчить муки моего Мастера, могла лишь вести его. Я не знала, что помогает ему выносить это, но он шел. Воля поддерживала его даже без участия сознания. Несколько раз я снова кормила его своей кровью, как пеликан детеныша. Я не знала, куда надо идти, в какой-то момент я перестала понимать, зачем, но мы шли. В конце концов у меня будто бы не стало тела.
Мы шли. Мы шли. Мы шли. Мы шли. И ад следовал за нами. Все горькое, что только могло быть спрятанным в нашей памяти и воображении, бушевало теперь на поверхности, обострившись тысячекратно. Отчаяние, боль, потеря, война, насилие, обида, пытка, детоубийство, пожирание трупов, могилы матерей, сожжение, страх, болезнь, бессилие унижение, казнь. Самое крошечное из неприятных воспоминаний превратилось в неизбывное горе.
Бог сказал: “Выведи его”. Но откуда же мне знать, где выход, есть ли он вообще и , если есть, кто охраняет его?!...
Вот она, высшая мера за мятеж. Я останусь здесь навсегда, и мы будем идти вечно, потому что у меня есть то, чего нет ни у кого из осужденных - надежда. И я никогда не смогу просто упасть и отдаться страданиям: надежда все равно будет гнать меня вперед даж6е тогда, когда мне станет ясно, что ее уже нет. Я не смогу остановиться.
Это длилось, длилось. Я вела его. Белесый свет мешал видеть, но через какое-то время я поняла, что долина, которую мы одолеваем, сужается. С обеих сторон угадывались рослые скалы, навевающие клаустрофобию. Ветер озверел, словно боялся быть пойманным в этом ущелье. Снег сек. Моя живая теплая кровь все текла, и порывы моментально уносили капли, достигшие кончиков пальцев. Будто бы отрывали билеты. Скалы подходили все ближе и ближе друг к другу. Они раздавят нас, как Сцилла и Харибда. Мы шли.
Когда я увидела то место, где скалы смыкались, то решила, что мы в тупике. Ветер отступил немного, здесь ему просто не было места для разбега. Я упрямо двигалась вперед, чтобы коснуться рукой глухой стены, а потом повернуть назад м продолжить путь. Я ведь должна была убедиться, что сюда мы шли совершенно напрасно.
Но скалы не смыкались. Я не могла испытывать радости; просто собрала всю свою оставшуюся ясность сознания, чтобы поверить в то, что я действительно вижу это. Между скалами изломанная трещина. Сквозь нее проникал совершенно другой свет.
Врата
Черный ход.
Выйти - возможно.
Уверенность в этом открылась как-то моментально, сама собой. Наверное, я бы рванулась вперед, если б у меня были силы. Но их не было. И это, скорее всего, спасло нас, потому что я успела заметить Привратника.
Выход из ада существовал. На самых задворках, разлом в скалах, символ милосердия божьего. Мое сверхчувственное восприятие, обретенное на первой ступени лестницы в небеса, подсказывало, что если, благодаря редчайшему совпадению случайностей, осужденный вырывался отсюда, его миловали. Такое чудо было почти невероятным, но в этом “почти” заключалась вся моя любовь к богу. Это могло произойти хотя бы в принципе.
Точнее, могло происходить до сих пор. Трещина зарастала. Вокруг нее на плоти камня виднелся белый, широкий уже, рубец. К вечеру сегодняшнего дня она должна была закрыться полностью. Я предпочла не раздумывать над тем. Насколько это справедливо.
Разумеется, эту дверцу не могли оставить без охраны. Надежной охраны. Движение у подножья скалы я заметила очень вовремя. Еще шаг - и... Не знаю, что было бы дальше. Не знаю, что Привратник вообще мог сделать с беглецами из ада, людьми, которые уже испытали смерть и дикие муки. И не желаю знать. Никогда.
Из волн жесткого снега навстречу нам, как кобра, поднялся огромный белый цветок. На долю мига замер, потом резко качнулся вперед. Длины его стебля - хоть этот стебель и был выше того тополя, что когда-то рос у моего дома - не хватило, чтобы добраться до нас. Привратник вытянулся на снегу. Его лепестки, большие, как лодки, издавали, вопреки ветру, тревожный аромат. Внутри нежной чашечки виднелся щетинистый зев. Этот зев, да еще инстинкт жертвы, моментально подсказали мне, что цветок плотояден подобно некоторым тропическим растениям. Мускулистые лепестки дрожали в напряжении. Он смотрел на нас. Он ждал. Он был жаден. Привратник “видел” нас, ориентируясь на наше слабое тепло. Мы сделали шаг в сторону - чашечке тут же повернулась и снова нацелилась на нас. Корни цветка уходили куда-то под лютый снег прямо у расщелины.
Безысходность и наитие. Безысходность и наитие - снова они были нашей последней надеждой. Они не дали мне раздумывать ни секунды.
Мое распахнутое запястье все еще кровило. Упав на четвереньки, я стала лихорадочно собирать снег в пухлый ком. Снежинки, намертво разобщенные холодом, я склеивала кровью. Я поливала ею мохнатый сноп снега, как шарик мороженого шоколадным соусом. Через какое-то время у моих ног лежал большой жуткий снежок, покрытый розовым панцирем. Надо было действовать быстро. Я только надеялась, что у моего спасаемого грешника достанет сил это понять и исполнить.
Я взяла его за руку и снова повела за собой. Прямо к цветку. Другой рукой я прижимала к груди твердый ледяной шар. Это было наше единственное оружие, единственный шанс. Если оно не сработает, то и эти шаги станут нашими последними шагами.
Стебель Привратника трепетал, как струна. Мы подошли совсем близко, белый зев вибрировал, может быть, в метре над нашими головами. “Глотка” цветка представляла собой тесную дыру, ведущую внутрь стебля. Наверное, когда он поглощает, еще живая пища скатывается вглубь шевелящимся комом, как крыса по пищеводу змеи. Обеими руками я подняла свои снежный клубок над головой и, изо всех сил размахнувшись, отбросила как можно дальше в сторону. Мне очень хотелось мысленно помолиться, но за последние несколько часов я что-то разуверилась в молитвах.
Шар описал дугу и тяжко бухнулся оземь. Привратник, привлеченный запахом крови, а, может быть, просто движением, неважно, метнулся за ним. А мы, вложив все, что еще осталось у нас, в эти несколько союзных секунд, бросились к трещине. Хотя бросились - слишком легкое слово. Выворачиваясь наизнанку, мы карабкались сквозь снег; свет вытекал из трещины, свет, наша награда. Кажется, мы кричали.
Уже протискиваясь сквозь зараставший разлом, я оглянулась. Цветок все еще рылся носом в снегу в поисках вкусного лакомства. Основание его стебля находилось совсем рядом, и я увидела, что оно покрыто пестрой собачьей шерстью.
Шаг - и мы ухнули в темноту. Мы не падали, мы словно застыли в ее толще. Темнота казалась огромной. Что-то двигалось в ней, и это что-то было древнее, чем звезды. Последнее в этот День озарение дало мне знать, что сейчас мы находимся там, где ждут своего часа еще не оформившиеся мысли и желания. Пространство не проявленной воли - так я назвала бы это, если бы у меня еще оставались тогда силы подбирать имена.
...Первым стал слепящий свет. Вторым - ощущение земли под ногами. Третьим - шокирующее тепло, которое охватило нас, как пламя. Когда зрение вернулось, мы обнаружили себя стоящими на пустой улице, где уже не осталось ни одного человека. Неподалеку на занозистом ящике сидел усталый ангел. Судя по всему, он ждал нас, потому что, как только мы обрели разум, встал, призывно махнул рукой и пошел прочь. Мы последовали за ним. Улицы вокруг были абсолютно безлюдны, на дорогах, как больные птицы, стояли, раскинув крылья в стороны, автомобили. Везде валялись вещи. Совсем недавно многие из них представляли какую-то ценность, теперь они превратились проста в мусор. Так странно было не слышать никаких звуков!.. Мы шли недолго. В мире оставался только один маршрут, одинаково короткий для всех: в итоге мы оказались все перед тем же трехцветным дворцом. Поток людей, вливавшийся в ворота, заметно ослаб, День близился к вечеру. Мы вошли в шумный зал и ангел провел нас к знакомому мраморному столу.
Бог едва глянул на нас. И отлично, потому что сейчас, когда в моих венах почти не осталось крови, я не выдержала бы его взгляда. Мы стали для него своеобразной передышкой. Некоторое время судия размышлял о чем-то, уткнувшись взглядом в стол и машинально щелкая пальцами. Несколько раз меж священных перстов , как искры, проскочили маленькие, яркие, пушистые галактики. Затем бог кивком приказал нам идти к лестнице, и наш ангел проводил нас. По пути он небрежно мазнул краем рукава по моему многострадальному запястью, и рана исчезла.
Мы ступили на лестницу. Последние клочья адской тоски развеялись. Я не знаю, что ждет нас там, наверху, говорят, вечное блаженство, но нам еще предстоит это выяснить. Я знаю одно - теперь я действительно это знаю.
Есть тупики. Есть ужас. Наверное, есть блаженство. И есть забвение, которое либо болью, либо восторгом может заставить тебя отказаться от чего-то, что тебе дорого. Но существуют также вещи, которые находятся вне власти забвения, выше которых нет ничего. И сейчас, поднимаясь по Лестнице в Небо, я несу с собой полное сердце.
-
-
22.05.2010 в 00:27Прочитал неотрываясь.Очень понравилась атмосфера....зацепило.
-
-
22.05.2010 в 10:11-
-
22.05.2010 в 10:12-
-
22.05.2010 в 11:32