Да, и такое писала я...
читать дальшеТОЧКА ТОСКИ
Похожа на каплю крови. На отражение кроткого язычка пламени в расширенных зрачках. Высшая точка тоски. Низшая точка. Опасная. Гибельная. Безобидная. Какая-то. Какая-либо. Точка тоски, напоминающая след от удара клювом склочной птицы. Напоминающая сквозную шпажную рану, от которой человеческое сердце останавливается. Точка тоски, полюс. Точка пересечения всех одиноких путей, свалка безнадежных попыток. Мыс Неисполненных Желаний. Похожая на крошечный ожог от сигаретного пепла. На наказание. На слезу, насильно удерживаемую за колючей проволокой гордых ресниц. На родимое пятно. На метку. На мертвое зернышко. Конечная точка. Неприметная. Неоспоримая. Одна из многих. Единственная. Порт приписки погибших парусников похожа на
ТОЧКА ТОСКИ
***
СЕКУНДА
Цепочки нелепостей приобретают тяжесть цепей. Любое слово, движение или неподвижность невыносимо ярки. Я вздрагиваю, я незримо корчусь и мечтаю о мягкой тихой гигантской ладони, которая накрыла бы меня “домиком”. Люди смотрят сквозь меня, они не стыдятся моего присутствия и творят свои зловонные мессы. Храня маску, я захожусь в слезливом истерическом хохоте. Сейчас мое одиночество граничит с невидимостью, и я рада этому.
***
БРЕМЯ
Я ветер. Сейчас я смотрю в ваши окна, во все ваши окна, ибо я целиком состою из одних только глаз и крыльев, и вижу вас, сидящих на ложах, поглощающих пищу, умирающих, играющих в игры, шьющих себе одежды... А вы не видите меня. Только слышите иногда, когда я облизываю тополиные листья или со свистящим бешенством несу над землей снег. Но я всегда с вами. Всегда здесь. И вы можете думать еще, что я - свободен! “Свободный как ветер”. Я? Нет. Вам ведь не под силу даже предположить, чем мне приходится оплачивать собственное существование. Я переношу звуки, которые производите вы и ваши детища, вот чем. Я давно стал рабом, охраняя одну из многочисленных крепостных стен вашей реальности, а вы даже не узнали об этом. И хорошо. Если б узнали, создали бы кнут для меня. Я и так страдаю достаточно.
Звуки едки; по большей части они происходят от чего-то злого, а сладких звуков, вызывающих удовольствие, так мало. Мне нравится ваш смех. Мне нравится, когда читают стихи под открытым небом, такая ноша легка. Но вы не приспособлены для того, чтобы издавать много сладких звуков. Наслаждение редко выпадает на мою долю; о, мне достаются те звуки, которые калечат. Скорбные и тяжелые, как гробы. Переносить их - то же самое, что переносить боль. Отдерните штору, посмотрите на улицу: за одну ночь в этом городе можно услышать множество жутких звуков. Если собрать их воедино, ни одно ваше совершенное оружие не сравнится с полученной мощью.
Этой ночью сразу после захода солнца мне пришлось подхватить женский крик. Он прожег меня, как угли, до самой души, пока я не раскидал его по земле далеко за городом. Остался шрам, впрочем, я весь покрыт шрамами. Потом я долго носил ржавый собачий лай, перебирая его, словно четки; это странные немые создания, которые выходят по ночам из старых подвалов и сточных колодцев окружили стаю бродячих псов на пустыре. Вы не видите этих существ, я собаки видят. И боятся. Вы много чего не способны видеть.
Я перенес тонущий младенческий плач на несколько кварталов и оставил его на асфальте перед запертой дверью церкви.
Тихие стоны длинноволосого парня, избитого в опасном, как ущелье, переулке... Маленький звук капель его крови, что падали на землю, я бросил на могильную плиту сразу за воротами кладбища. А скрип кладбищенских ворот опустил в грязную городскую реку.
Сирены. Я ненавижу сирены. Они похожи на лезвия разной толщины и поднимать их звуки в воздух так же мучительно, как сжать в ладони горсть разломанных на кусочки лезвий. Этой ночью их было чуть меньше, чем обычно, я рассыпал сирены по крышам. После я унес дыхание животных, ждущих утренней казни на скотобойне, на свалку и вбил его там в мусор. Собрал жестокие звуки больничных палат и, будто письма, разбросал в окна заброшенных домов. Визгом тормозов я наполнил комнату негодяя, унижающего свою женщину, и пожелал ему дурных слов. Протащил по песку клочья скользких ругательств, которые эхом метались в узких дворах прибрежных улиц.
Когда наступил рассвет, птицы ласкали меня лишь мгновение. Потом навалились смрадные звуки машин, тяжелее, чем цепи; я обрушиваю их в разломы асфальты, изнывая от мерзости и тоски.
...Может быть, наступит день, когда я взбунтуюсь. Лягу на землю. Буду смотреть, как провисли облака, как неподвижная пыль сливается в монолит под вашими ногами. Как птицы напрасно ищут моей помощи в воздухе. Я ветер. И я устал.
***
Наверное, ты родился грозовым духом где-нибудь в зубастых горах, в ущельях, и твои собратья столкнули тебя на землю. Они не желали терпеть рядом с собой юродивого. Разве может злой дух испытывать муки? Что это вообще такое – страх, дьявол, объясните кто-нибудь? Да это уродство какое-то – страх! Изгнали. Бросили одного не берегу багрового моря, над которым в небе парили чьи-то внимательные глаза. Маленького мальчика, вороненка, бросили на берегу… Бедный! Тебе пришлось руками рвать траву на лугах боли. Ты научился терпеть Ао. И страх тоже. Никто не знает о страхе больше, чем ночные чудовища, ведь они так одиноки. Тебе ли сомневаться в этом, помнишь, стебли выпускали из сломов коричневый сок, и он имел запах крови.
Что осталось в твоем облике от блескучей змеи громового рода? Только глаза с ртутным отблеском. Да затаенная жуть медленных движений. Здесь никому не под силу поверить в совершенство рептилий. Жаль, правда.